Ведьма полесская - Страница 92

Хотя Степан и был падок до молодиц, особенно до красавиц, но сейчас был не тот случай, чтоб сердце его умилялось. На него смотрела такая красавица, от дьявольского взгляда которой у приказчика волосы на голове дыбились. Словно могильным холодом, пробирало тело и душу. Какое-то неземное выражение глаз незнакомки не сулило ничего хорошего. А само обстоятельство странного перевоплощения уродливой старухи в холодную красавицу и вовсе приводило Степана в дикий ужас. От испуга сейчас уже не только стучали зубы, но и все тело бил озноб, отнялась речь, волю сковывал противный паралич.

— Ну и как я тебе, Степушка, приглянулась? — улыбнувшись одними только губами, спросила красавица.

Дрожа от страху и не находя сил вымолвить слово, приказчик лишь нервно кивнул головой. Он готов был во всём проявлять согласие, боясь накликать на свою голову ещё большей напасти. Да-а, теперь ему уже надолго отобьётся охота видеться с ведьмой и её дочкой, а тем более ещё и лезть со своими расспросами.

С удовлетворением отметив состояние приказчика, странная красавица презрительно ухмыльнулась.

— Что ж, свиделся, с кем хотел, и довольно! — сказала она. — А на будущее мой тебе совет: постарайся держаться подальше от моей дочки. С тебя хватит и того, что на меня вволю сейчас «налюбуешься».

И сразу после этих слов такое начало твориться, что Степану сделалось совсем худо! Сердце бешено заколотилось и, казалось, вот-вот вырвется из груди. Он-то не видел, как ведьма превращалась в девицу, а вот обратное перевоплощение Хима не стала от него скрывать.

Глядя прямо в глаза перепуганному мужику, красавица словно выставляла напоказ ужасные изменения, начавшие происходить с её обличьем. Опрятный наряд превращался в латанные-перелатанные обноски; белая бархатная кожа темнела, морщилась и становилась похожа на печеное яблоко; чёрные причесанные волосы шевелились, словно тонюсенькие черви, сбивались в клочья и обильно украшались старческой сединой. Холодное, но миловидное лицо старело на глазах, стягивалось, и на нём начала проступать ещё до конца не зажившая, сочившаяся рана с тошнотворным видом опалённой плоти. Красавица на глазах у остолбеневшего от испуга приказчика превращалась в старую ведьму. Зрелище было настолько отвратительное и жуткое, что рассудок Степана не выдержал, и он грохнулся наземь в глубоком обмороке.

— Так-то вот, сокол ты мой ясный, — довольно проскрипела старуха.

Серафима последнее время любую встречу с человеком, представлявшим для неё хоть мало-мальский интерес, невольно сравнивала с Прохором. Сравнивала и представляла: как бы в том или ином случае поступил её заклятый ворог. И все эти сравнения всегда были не в пользу её клиентов.

Вот и сейчас, глядя на распростёртое тело приказчика, она сокрушённо подумала: «Да-а, с лесничком такой раёк не прошёл бы». Ведь ей не составило совершенно никакого усилия подавить волю Степана и заставить его видеть то, что она ему внушила.

Прошло ещё несколько минут и приказчик начал наконец подавать признаки возвращения к жизни. Сначала он нечленораздельно замычал, потом сел, несколько раз тряхнул головой, словно пытаясь сбросить наваждение, и лишь после этого его взгляд стал более-менее осмысленным.

— Ну как, оклемался? — насмешливо поинтересовалась Хима.

— Оклемался… — боясь глянуть на старуху и отводя глаза, буркнул Степан.

— Отчего ж ты такой пужливый.

— Какой уж есть… и больше нечего меня стращать… Гляди, Хима, когда-нибудь перегнёшь палку — тебе ж и хуже будет.

— Ты это что, пужать меня надумал?! — опять несказанно удивилась Серафима. Видать, не пошла этому наглецу впрок наука.

— Мне это ни к чему. Без меня есть кому тебя пужнуть, — в отместку намекнул Степан и тут же сам испугался своей опрометчивости.

Серафима намёк поняла правильно, и вновь её злоба взыграла на упрямое и вызывающее поведение приказчика.

— Что ж, дочку мою повидал, а теперь, я думаю, пришла пора свидеться тебе и с самим дьяволом. Хочешь в компанию к дьяволу? Ага, раз молчишь, значит согласен. Гляди только не млей да не впадай в беспамятство — враз в преисподнюю заберёт! — угрожающим шепотом произнеся эти слова, старуха шагнула ближе к всё ещё сидящему на земле приказчику.

Степан почувствовал, что его сейчас ожидает новое испытание смертным страхом. Первые приступы ужаса, от которых он толком ещё не оправился, по сравнению с тем, что его ожидает — цветочки. Более зловещего напряжения сердце уж точно не выдержит. И приказчик вдруг со страхом сообразил, что если он сейчас поскорее не уберётся от проклятой ведьмы, то может и навсегда остаться тут на окраине леса.

Лихорадочно крестясь и отползая подальше от старухи, с которой опять начало происходить что-то невообразимое, Степан истерично просил защиты у святых. От ужаса его колотило, и вместо молитв вырывались лишь короткие и отрывистые восклицания:

— Свят! Свят! Свят!

Неимоверным усилием приказчик старался отвести глаза и не видеть зловещего представления. Но какая-то неведомая сила не давала ему сделать это. А вот с отползанием у Степана кое-как всё ж выходило.

Лошадь хоть и вскидывала часто в беспокойстве морду, но всё же чувствовала, что для неё опасности нет. Занятая более насущной задачей, она щипала траву всего лишь в каком-то десятке шагов от приказчика и Химы. И вдруг, почуяв, что началось твориться что-то крайне неладное, она снова вскинула морду и на этот раз тревожно и громко заржала.

Это стало спасительной соломинкой для Степана. Ржание лошади показалось ему настолько родным и земным звуком, что, заслышав его, он сумел на мгновение вырваться из колдовских чар. Этого мгновения было достаточно, чтобы отвести взгляд, опомниться, вскочить на ноги и кинуться к коню.