Взгляд Любаши остановился на кроснах. Кросны — ручной ткацкий станок — представляли особую гордость почти каждой крестьянской хаты и её хозяйки. Такие самодельные ткацкие станки ставились в светлом месте, обычно у окна, так как работа на кроснах сопряжена со строгим наблюдением за нитями, узорами, мелкими деталями. Ткачество в домашних условиях требовало особого внимания и навыков. И это был самый сложный механизм в хозяйстве. Разглядывая кросны, Любаша замечала одну неполадку за другой: в одном месте стык перекошен, в другом — балка треснула, в третьем ещё что-то. На кроснах хотя и работали женщины, но следить за исправностью и ремонтировать их, конечно же, возлагалось на мужчин. Но в хате Логиновых мужчины не было…
На тёмной стене (стена без окон, обычно с входной дверью) висели косы, серпы, цепы и прочий ценный для крестьянина инвентарь средних габаритов.
На второй половине избы, в сенях, хранились крупные орудия труда: борона, плуг, соха, хомут или ярмо для волов. Также сени использовались для зимовки в них разной малой живности: гусей, поросят, ягнят, телёнка.
Разглядывая избу Логиновых, мало чем отличавшуюся по планировке от всех других крестьянских жилищ, Любаша вдруг обратила внимание на торчащий под потолком очеп. Очеп — это гибкая жердь, чаще всего берёзовая, которая комлёвым концом надёжно закреплялась в потолочную балку и проходила через дополнительный упор. Другой свободный конец получался длинный и достаточно упругий. Вот на этот конец вешалась детская люлька. Такое приспособление позволяло легко её раскачивать.
И глядя сейчас на этот сиротливый очеп, Любаша опять вдруг грустно подумала: «Не скоро, наверное, будет тут висеть люлька. Да и люльки что-то не видать».
Вообще же детские люльки были в каждой семье, и отношение в многодетных крестьянских семьях к этим необходимым предметам обихода было особое.
Изготавливались они разными способами и из самых разнообразных материалов: дерева (долблёные), ивовых прутьев и сосновых дранок (плетеные). Люльки обычно имели овальную или прямоугольную форму. Насколько помнит Любаша, в хате Марыльки когда-то висела долблёная люлька с незамысловатой резьбой по краям.
Важным моментом детской колыбели являлся полог, который, словно шатёр, возвышался над люлькой. Крестьяне были убеждены, что полог защищал дитя не только от комаров, мух и яркого света, но и от злых сил. В зажиточных семьях мать изготавливала полог из красочной и дорогой материи. Но в обычных крестьянских избах пологом люльки зачастую служила старая женская юбка.
Главным достоинством лёгких крестьянских люлек являлась возможность подвешивания их не только в избе, но и в поле или в другом месте, где приходилось работать.
Колыбель сама по себе была мощным языческим оберегом, но в это убеждение свою лепту вносили ещё и священники. Суеверные и набожные селяне строго следовали наставлению попов, из которого следовало, что класть детей в колыбель можно только после крещения в церкви.
Любаша закончила разглядывать избу и в нетерпении всё чаще бросала взоры в окошко.
Время шло. Ещё несколько раз бегло оглядев убранство хаты, Любаша уже начала беспокоиться. На дворе скоро опустятся сумерки, а Марыльки всё ещё нет. Усидеть на месте и постоянно выглядывать в окошко стало уже невмоготу.
— Пойду я, тёть Марфа. Марылька придёт — скажете, что я жду её. Она знает, — выйдя из хаты, сказала девушка хлопотавшей возле хлева Марфе.
— Добре, Любаша, ступай, а то и впрямь заждалась. Я передам.
Любаша вышла на улицу и сразу же увидела свою подружку, спешащую домой.
— Ну, наконец-то! — воскликнула она и бросилась Марыльке навстречу.
— Уф-ф! Приморилась. Ноги аж гудят. Всю дорогу почти бегом летела. Да в спешке ещё и ногу подвернула! — обрадовалась подруге и Марылька.
Любаша только сейчас обратила внимание, что Марылька заметно прихрамывала. Но это пустяки. В их планах хороводов сегодня не намечалось.
— Давай, покажись матери да собирайся скорей, — Любаша радостно подтолкнула подружку.
— Ага, я мигом.
Вскоре две подружки неспешно шли вдоль по улице. На дворе уже начала сгущаться темнота, но было хорошо видно, как за околицу, к кострищу, сбиваясь в кучки, стекалась сельская молодёжь. И у каждого, глядя на многочисленное шествие девчат и хлопцев, на сердце стояла какая-то волнующая торжественность.
Марылька с Любашей заняли место с краешку, на огромном дубовом стволе-выворотне, возле которого хлопцы и облюбовали место для костра. Видимо, когда-то давно в это могучее дерево попала молния и изрядно повредила ствол. Потрёпанная вершина, расщепленный ствол и начавшая разъедать изнутри дуплистая гниль, ослабили дерево, поэтому и не удалось устоять богатырю под натиском ветра.
Словно соскучившись за зиму по шумным вечерам, весело потрескивая, пылал молодой костёр. Собравшись только во второй раз после холодов и рассевшись обособленными кучками, хлопцы и девчата вначале несмело переговаривались, обсуждали давно известные события и недавние новости.
Марылька чувствовала себя неуютно. Она хоть и сидела тихо в сторонке, говорила почти шепотом и тем более не пела своим звонким голосом, но всё равно ощущала, что находится в центре внимания. Девушка часто ловила на себе сочувственные взгляды, и от этого ей делалось ещё более неловко. Она была уверена, что главная тема тихих разговоров — кончина её батьки, ведьма и, конечно же, она сама. Марылька также догадывалась, что одни её жалеют, а другие осуждают. И это портило ей настроение, оставляя в душе неприятный осадок.