Долго не церемонясь, выпили по маленькой.
— А куда именно направляешься, дед?
— Пройдусь по Кривому урочищу, а енто, знамо, землица казённая. Так што, кали ты, Степан Николаич, выпытываешь, ти не в панском лесу буду ходить, то сразу кажу: не.
— А хоть бы и в панском, так что? Семён Игнатич не запрещает, — успокоил деда приказчик.
— Ну, а коли там пусто будет, тады на Галевицу заверну. Пущай уж пан не серчает. Там хоть ягод на кисель возьму. Хотя я жуть як не люблю ягоды собирать.
— Не, Семен Игнатич не осерчает. Он барин справедливый. Намедни даже говорил, что оброк мужику желает уменьшить. Да видать, не выйдет такая поблажка для селян.
— Это отчего ж? — живо заинтересовался старик.
— Давай сначала ещё по одной.
Дед Лявон, аппетитно опрокинув очередную чарку и зажевывая пером зелёного лука, выжидающе глядел на приказчика.
— Спрашиваешь, отчего ж… Так вот, дед, узнал пан Хилькевич, что манят его. И не просто обман творят, а пытаются даже смуту посеять средь крепостных. Вот поэтому пока и сумневается в своём решении Семен Игнатич, — вкрадчиво произнёс приказчик, незаметно наблюдая за реакцией старика.
— Но это пока тайна, может быть, даже государственная.
— Да неужто?! — сильно удивился Лявон. — И кто ж это осмелился на такое?!
— Появились тут у нас некоторые… К Семену Игнатичу лисой в доверие втёрлись, а сами камень за пазухой прячут.
— И много ль их-то? — почти шёпотом поинтересовался дед, почувствовав трепет от прикосновения к «великой государственной тайне».
— Пока на одного подозрение пан Хилькевич имеет. Да вот никак на чистую воду вывести не удаётся.
— И кто ж это может быть? Наши-то все на виду.
— Ну, кто на виду, а кто днями по лесу разгуливает… А пан Хилькевич пообещал, что если кто поможет изобличить бунтовщика, то и оброк всем крестьянам может урезать. Думаю, что найдется добрый и смелый человек для этого дела, люди спасибо ему скажут. А пан и награду ещё даст тому, кто верную службу ему сослужит. Это уж он твёрдо обещал!
Дед Лявон слушал приказчика и всё никак не мог уразуметь, к чему это клонит хитрый лис. Но известие насчёт награды его очень даже заинтересовало. Две маленькие чарочки горелки хоть и придали деду смелости в высказываниях, но изворотливости мысли никак не уменьшили. И он решил ускорить развязку.
— А к чему это ты, Степан Николаич, мне такое рассказываешь? Уж не думаешь ли ты, что это я смуту затеваю? Небось и награду от барского плеча за мою душу уже надеешься получить?
— Да при чём тут ты! — аж поперхнулся приказчик. — Ну, ты, дед, и вывернул. Какой из тебя бунтарь, да ещё и главенствующий. Тебе и гусей-то боязно доверить! — не подумав, выпалил Степан.
— Это отчего ж! — расправив плечи и грозно набычившись, возмутился дед Лявон, никак не ожидавший таких обидных слов в свой адрес. — Думаешь, я што, бунтовать не могу! Я в великом городе жил! Грамоту, почитай, всю знаю!
Дед Лявон был категорически не согласен с оценкой его способностей. Стариковские глаза гневно сверкали. Задетое самолюбие по-настоящему взбунтовалось, и старого не на шутку понесло.
— Понадобится — я и во главе войска могу стать! Мне б только коня видного да зипунка без заплат. А лаптей столько б наплёл, што кажин день в новых ходил бы! Во как! Да мне б…
— Тихо, дед, тихо, — замахал руками приказчик. — Дальше я уже знаю: портки цветастые да девок эскадрон, — рассмеявшись, Степан еле остановил «бунтаря».
Лявон ещё немного понервничал, однако поняв, что это всё пустое, угомонился и стал выжидать, что ж дальше будет. А насмешку старик всё же запомнил!
— Ладно, дед, не хотел я обиду тебе причинить. Давай допьём!
Лявон с оскорблённым достоинством промолчал, но за чаркой руку протянул живо.
— Открою тебе, дед Лявон, до конца секрет государственной важности, — таинственно начал приказчик после допитой горелки. — Догадывается пан Хилькевич, что это новый лесник мутит воду, настраивает чернь супротив всех помещиков, а может, и супротив самого царя. А доказательств пока нияких нема. Вот пан Хилькевич и злится, оброк не хочет людям убавлять из-за этого.
— Ну а я-то тут с какого боку-припёку?
— А с такого, дед, что вся надежда только на тебя…
— Это как же? — тут уж всерьез удивился дед Лявон.
Степан пристально посмотрел на него и, словно сам был заговорщиком, начал вкрадчиво подводить разговор к «геройскому» поступку, который и должен совершить дед:
— Вот если б лесник не исполнил панский наказ…
— Не! Прошка не ослушается, — решительно заявил Лявон.
— А надо сделать так, чтоб ослушался. Это и будет доказательством его крамольности. Людям выйдет польза большая и тебе награда!
— Хм, тут надобна целая страгедия, — блеснув образованностью и нервно теребя бороду, задумчиво произнёс дед.
Видимо, в конце концов, старый всё ж соблазнился наградой.
— Не «страгедия», Лявон, а «стратегия». Это по-першае, а по-другое — никакой стратегии тут не надобно. Слухай меня внимательно…
Степан подробно втолковал Лявону план своего замысла. По этому плану дед должен будет прибыть на вырубку леса и, отозвав Прохора, поговорить с ним о пустяках, но так, чтобы остальные мужики это видели. О наказе пана Хилькевича, разумеется, не упоминать. После этого возвратиться на панский двор и доложить ему, приказчику, о выполнении поручения. А Степан уж сделает так, чтобы это слышал и Семен Игнатьевич.
— Вот и вся «страгедия». Ничего страшного и опасного, — подвёл черту приказчик.